Колоритный украинец, мешающий в речи русские и украинские слова — сколь обязательный, столь и второстепенный персонаж поздней сталинской научной фантастики:
Гигант заволновался. Как всегда в такие минуты, Скворешня немедленно обращался к дикой смеси украинских и русских слов, которую он называл "ридной мовой". Многие обстоятельства приняли участие в формировании этой "мовы" и убеждении Скворешни в том, что это его родной язык: и Воронежский район, в одном из полуукраинских, полуобрусевших сел которого он родился, и воспитание в русской школе-десятилетке, и большая любовь к русской литературе, особенно к русским поэтам, которая жила в нем одновременно со страстной любовью к Шевченко, Коцюбинскому, и, наконец, служба во флоте — сначала в надводном, а потом, и до сих пор, в подводном.
—Ни, ничего не чую,-- сказал он, громко сопя, и с нескрываемым раздражением добавил: -- Де ж вы хлопчика загубылы, товарищ Лорд?
Г.Адамов. Тайна двух океанов. 1939.
В производственно-фантастическом романе Немцова целых три персонажа, и все, по разным причинам, мешают русские и украинские слова: отрицательная Римма, положительный Петро и комический, но положительный Горобец.
За ней смущенно двигался молодой летчик Петро Охрименко. Он не привык к своему штатскому костюму, сидевшему на нем мешковато. Широкие брюки, богатырские плечи, полосатенькая рубашка с черным галстуком казались рядом с Риммой чересчур старомодными. Да и сам-то Петро, с добродушным широким носом, белесыми кустиками вместо бровей и девичьим румянцем на щеках, никак не походил на ресторанных завсегдатаев или тем более "полотеров", как иногда называют рассерженные официанты неких молодчиков, пришедших в ресторан не ужинать, а только танцевать. Петро любил хорошо поесть, а танцы ненавидел. Римма же любила и то и другое.
—Яка приятна встреча! — воскликнула Римма, и Петро поморщился: он не любил, когда коверкали его родной язык.
Но слова, как нарочно, ускользали из памяти. Найдет Микола подходящее слово, а оно, "як та птица, порх — и нема ее", исчезло. Лови за хвост... "Ну и хмельная эта... как ее?.. "кахетинская горилка", — благодушно сокрушался Горобец и, путая украинские и русские слова, уже в который раз начинал...
Немцов. Последний полустанок. 1958.
Еще довольно идиотический пример:
—Щоб я вмер... — прошептал Манаенко. (Он всегда говорил по-русски, но в эту минуту крайнего напряжения невольно перешел на родной язык).Г.Мартынов. Каллисто. 1957.
Мне не удержать в памяти большого количества однообразных текстов, но примеров можно прибавить. Не важно, зачем авторы насаждали этого однообразного хохла. Например, это самый дешевый колорит. Дешевле и безопаснее кавказского, среднеазиатского или сибирского — высмеивание украинцев почему-то всегда считается добродушным (попробуйте подставить речевые клише изображающие еврея в любую из трех цитат).
Просто запомните, если решите вдруг в рамках порождающих моделей построить «советский научно-фантастический роман 1930--1950 гг.», — помните, вам обязательно нужен второстепенный хохол с суржиком. Если строите модель с ассоциативными связями, то помните про это «в минуты волнения всегда».
На этом неглубокая мысль пока что исчерпана.
No comments:
Post a Comment