eile

1. R.Dahl. My uncle Oswald, Матильда.
   
2. Конецкий. 4 том собр. соч.
   
3. Планета новогодних елок.
   
4. Гнилое яблочко (детская переводная книжка, довольно странная).
   
5. Fun Nju-Jork biz Rexovot un curik. Я читал гл. XVIII про мордование идиша в Израиле (1919): Jidiš iz do trejf vi xazer. Очень четкое социолингвистическое описание (возростные группы, иерархия языков), кончающееся триумфальной сценой арабов, на идише рекламирующих свои товары.
   

eile

1. Цацики (порно 12-).
   
2. Покровский. Парикмахерские ребята (довольно безрукая фантастика).
   
3. Кирилл Рогов. Удивительная палеонтология. Чудесная книжка.
   
4. Булычев. 100 лет тому вперед.
   
5. Цингер. Занимательная ботаника (совсем не занимательная).
   
6. Роберт Данн. Дикий мир нашего тела:
   

   Впервые я увидел лобковую вошь в коллекции насекомых университета штата Коннектикут. Поясняющая надпись гласила, что ее обнаружили на сиденье унитаза в туалете после посещения его Деннисом Лестоном – этот пользовавшийся не особенно блестящей репутацией биолог, занимавшийся муравьями, умер совсем недавно.
   

7. Кременцов про генеративную гигиену. Трогательное сочинение, где автор убеждает, будто наши фашисты (евгеники) были куда гуманней и человечней прочих.
   
8. И еще читал я мемуары о языковой политике в Палестине (Нью-Йорк, 1919), написанные точным и прекрасным идишем, но названия я не помню и допишу его потом.
   

В поисках предназначения

Как известно, «Понедельник начинается в субботу» открывается цитатой из «Капитанской дочки»: я приближался к месту моего назначения. Эта цитата служит маркером несерьезного текста, капустника (как и многочисленные эпиграфы), — и не столько сама собою, сколько отсылкой к знаменитому сборнику пародий «Парнас дыбом», где это пушкинская фраза была взята как модель для прозаических упражнений.

Сами Стругацкие неоднократно заявляли, что пришли в научную фантастику по недовольству художественным уровнем имеющихся текстов, они демонстративно равнялись на современную им новейшую прозу: Хемингуэя, Стейнбека и проч., — короче, признавали свою вторичность.

Тем страннее обнаружить, что на третьей странице «Понедельника» живет цитата из Аксенова:

Оттуда, из-за забора, голос горбоносого произнес: «Василий, друг мой, разрешите вас побеспокоить». Завизжал засов. Кот поднялся и бесшумно канул во двор. Ворота тяжело закачались, раздался ужасающий скрип и треск, и левая воротина медленно отворилась. Появилось красное от натуги лицо горбоносого. «Благодетель!» — позвал он. —«Заезжайте!» Я вернулся в машину и медленно въехал во двор. (Понедельник, 1965)

Майор Калюжный собственноручно открыл большой висячий замок, чуть морщась от скрипа, потянул на себя правую половинку ворот и сделал приглашающий жест: «Прошу! Заезжайте!» <...> Кот, драный, шелудивый, с деловито-бандитской физиономией прошедший по казарменной стене, затем мягко, с прогибом спины ступивший на ворота и проехавшийся слегка на них, прежде чем спрыгнуть на землю и пропасть в лопухах. Все двигалось или держалось в пространстве, прежде чем пропасть. <...> Я въехал на штрафную площадку, а майор поспешно прикрыл за мной ворота, чтобы посторонний глаз не проявлял пустого любопытства. (В поисках жанра, 1972).

Сама мысль о том, что Аксенов заимствовал у Стругацких, выглядит достаточно безумно. Однако, если пораздумать, то и сам лейтмотив «Поисков» оказывается вполне близок «Понедельнику»: герой, не то фокусник, не то волшебник (на приеме «как совместить волшебство и быт» и строится «Понедельник») путешествует на личном автомобиле, наблюдает бытовые сценки, а в конце встречается с коллегами по цеху.

Я маразматически не помню, кому принадлежит мысль, что прорыв в литературе всегда возможен только в периферийных жанрах (Тынянову или Лотману?), но Стругацкие кажутся наилучшей ее иллюстрацией.

Чтобы рассуждение о литературной влиятельности Стругацких (а это оно) не звучало бредом беспочвенным, я сошлюсь на «Улитку на склоне» (1966/1976), где подробно разработана и топика тнз «деревенской прозы», и ее язык, и утомительная бессюжетность. Там всё готовенькое, с иголочки: и радиоточка, и хиреющее, ненужное село, и тоска, и кривые диалектизмы (впоследствии спародированные Стругацкими в «Хромой судьбе») — и всё это за 10, если не 15, лет до всякого Распутина, Белова и пр.