В поисках предназначения

Как известно, «Понедельник начинается в субботу» открывается цитатой из «Капитанской дочки»: я приближался к месту моего назначения. Эта цитата служит маркером несерьезного текста, капустника (как и многочисленные эпиграфы), — и не столько сама собою, сколько отсылкой к знаменитому сборнику пародий «Парнас дыбом», где это пушкинская фраза была взята как модель для прозаических упражнений.

Сами Стругацкие неоднократно заявляли, что пришли в научную фантастику по недовольству художественным уровнем имеющихся текстов, они демонстративно равнялись на современную им новейшую прозу: Хемингуэя, Стейнбека и проч., — короче, признавали свою вторичность.

Тем страннее обнаружить, что на третьей странице «Понедельника» живет цитата из Аксенова:

Оттуда, из-за забора, голос горбоносого произнес: «Василий, друг мой, разрешите вас побеспокоить». Завизжал засов. Кот поднялся и бесшумно канул во двор. Ворота тяжело закачались, раздался ужасающий скрип и треск, и левая воротина медленно отворилась. Появилось красное от натуги лицо горбоносого. «Благодетель!» — позвал он. —«Заезжайте!» Я вернулся в машину и медленно въехал во двор. (Понедельник, 1965)

Майор Калюжный собственноручно открыл большой висячий замок, чуть морщась от скрипа, потянул на себя правую половинку ворот и сделал приглашающий жест: «Прошу! Заезжайте!» <...> Кот, драный, шелудивый, с деловито-бандитской физиономией прошедший по казарменной стене, затем мягко, с прогибом спины ступивший на ворота и проехавшийся слегка на них, прежде чем спрыгнуть на землю и пропасть в лопухах. Все двигалось или держалось в пространстве, прежде чем пропасть. <...> Я въехал на штрафную площадку, а майор поспешно прикрыл за мной ворота, чтобы посторонний глаз не проявлял пустого любопытства. (В поисках жанра, 1972).

Сама мысль о том, что Аксенов заимствовал у Стругацких, выглядит достаточно безумно. Однако, если пораздумать, то и сам лейтмотив «Поисков» оказывается вполне близок «Понедельнику»: герой, не то фокусник, не то волшебник (на приеме «как совместить волшебство и быт» и строится «Понедельник») путешествует на личном автомобиле, наблюдает бытовые сценки, а в конце встречается с коллегами по цеху.

Я маразматически не помню, кому принадлежит мысль, что прорыв в литературе всегда возможен только в периферийных жанрах (Тынянову или Лотману?), но Стругацкие кажутся наилучшей ее иллюстрацией.

Чтобы рассуждение о литературной влиятельности Стругацких (а это оно) не звучало бредом беспочвенным, я сошлюсь на «Улитку на склоне» (1966/1976), где подробно разработана и топика тнз «деревенской прозы», и ее язык, и утомительная бессюжетность. Там всё готовенькое, с иголочки: и радиоточка, и хиреющее, ненужное село, и тоска, и кривые диалектизмы (впоследствии спародированные Стругацкими в «Хромой судьбе») — и всё это за 10, если не 15, лет до всякого Распутина, Белова и пр.