eile

1. E. Umbrasaitė. Vienos krūtinies istorija.
2. Marcinaitis. Eilėraraščiai ir rankraščiai. Akių tamsoj, širdies šviesoj. (второе весьма слабо)
3. Venclova. Prarasto orumo beieškant. (Старая эссеистика.)
4. Kerouacas. Kelyje.
5. Kauno žvėries knyga (Книга о Каунасском Звере. Имеет эпиграф: Только тогда город становится настоящим городом, когда в нем заводится свой Зверь. Извлечения:)

   Ковенский зверь живет в Подземном Ковно, куда ковенцы попадают после смерти. Кто же вообще живет в Подземном Ковно? В первую очередь — сам Ковенский Зверь, и большинству этого вполне достаточно. Но не он один. А много кто. Например, в Подземном Ковно есть свое войско. Выглядит оно довольно странно: одни вооружены пиками и луками, другие огнестрельным оружием. Есть иноземные рыцари, которые в полных доспехах с лязгом и грохотом скачут на конях, так что люди жалуются, дескать, это Ковенский Зверь громыхает. А он тут не при чем... Вообще в Подземном Ковно есть всё, чего больше нет в Ковно Дневном: стеклянный пассаж перед почтамтом, красивый университет на Алексотских холмах, и конка, которую тянут лошади. Здесь стоят те дома, которые Дневной Каунас утратил: деревянные, каменные и кирпичные, а также целенький Ковенский замок с крепостью. В Подземном Ковно живут русские ремесленники и учителя, татарские стражники, еврейские лавочники, польские джазмены, литовские кораблестроители, один очень шумный финский писатель, писавший исключительно по-шведски — все, кого больше не встретишь в Дневном Ковно... Когда человек попадает в Подземное Ковно, его вводят в Королевскую залу и в торжественной обстановке, под звуки военного оркестра вручают Магический Фонарь.... Когда человек берет свой фонарь, к нему сходятся все его домашние животные, какие у него были за всю жизнь. Все они также живут в Подземном Ковно: собаки, коты, морские свинки, хомяки, шиншиллы, попугайчики и канарейки, но им своих фонарей не полагается. Они ведут хозяина в его новый дом и как только он заходит в него, то уже больше никогда не может вернуться в Дневное Ковно. Путешествовать между Дневным и Подземным Ковно может только Ковенский зверь. И еще Принцесса, но тут есть свои тонкости, о которых — в другой истории.

   [...]

   Летние ночи в Ковне прелестны. По городу шмыгают влюбленные тени, на теплых камнях мостовых дремлют кошки, русалки в Ажолине расстилают пледы, затевая пикники, [это, кстати, цитата из "Гражины" Мицкевича] а люди зажигают свет и рассаживаются на балконах или за столиками кафе. После полуночи всё замирает и только слышно, как на чердаках старых домов куницы тихо пируют похищенными у голубей яйцами.

   Примерно об это время один славный ресторан Старого города покидают последние посетители, однако повар Василяускас не спешит выключать плиту. Он берет самую большую сковороду, льет на нее оливковое масло из лучших тосканских оливок, добавляет чеснока, имбиря, секретной травки, собранной им собственноручно в тот же день на Нерисе, всё это обжаривает и вываливает из большой миски на сковороду тигровые креветки. Как только запах жарящихся креветок достигает примерно перекрестка улиц Виленской и Мапу, в самое маленькое окошко ресторана кто-то стучит.

   Повар не раздумывает, кто пришел в гости — он знает и так. Василяускас снимает сковороду с конфорки и, приоткрыв окошко, ставит на подоконник. В окошке показывается лапа Ковенского Зверя, осторожно поддевает когтем креветку, исчезает и через мгновение раздается чавканье.

   — Чавкать некрасиво, — говорит повар.

   Тогда в окошке показывается глаз.

   — Извиняюсь, — говорит Зверь. И подмигивает Василяускасу.

   Василяускас поворачивает сковороду другим боком, чтобы Зверю было удобнее есть и, усевшись в глубине кухни, с любопытством наблюдает как лапа его друга одну за одной похищает креветки и уносит в рот, куда-то за окошко. Повар не подходит к окошку особенно близко. И сам Зверь тоже склонен общаться с другом через это — самое маленькое из всех в ресторане окошек, через которое и голова не пролезет. Разумеется, Ковенский Зверь не людоед, в отличие от некоторых его старомодных родичей в Белору... в Европе. Однако же Василяускас — весь облитый ароматными соусами, такой упитанный, а пальцы его как сосисочки. К тому же пахнет чесноком и шафраном. Так что осторожность не помешает. Бывает же, что сам того не желая, случайно съешь друга, а потом жалеешь. Ни Зверь, ни Василяускас не хотели такого развития событий.

   Когда Зверь насыщается, повар наливает ему и себе по стаканчику кваса, они выпивают, Зверь кладет нос на подоконник и начинается беседа.

   — А ты счастлив, спрашивает Василяускас.

   — Йооо, — с удовольствием протягивает Зверь (между прочим, см. словарь в конце книги о разных значениях ковенского "Йо"). — А ты?

   — Мне часто бывает грустно.

   — Счастливым людям тоже должно быть иногда грустно.

   — Правда? — удивляется повар.

   — Ага, — кивает Зверь, — Вы, люди, постоянно ищете счастья не там где следует. Вам кажется, что счастлив тот, кто всё время веселится. Это ерунда. Кто всё время веселится — тот просто чокнутый.

   — Тогда счастлив тот, у кого много денег? — спрашивает Василяускас.

   — Не думаю. Тут на Зеленой Горе живет один коллекционер, такой богатый, что сам не знает, сколько у него всего. А страдает хуже последнего бедняка, потому что трясется от страха, что его обворуют. Я даже специально по этому поводу ходил к главарю воров и тот мне обещал, что ни в коем разе не собирается обворовывать коллекционера, но тот всё равно места не находит.

   — Счастлив тот, кто красив, — сообщает повар, печально оглядывая свое отражение в кастрюле. — Кто красив и худощав.

   Зверь иронически косится на друга и спрашивает:

   — А я тебе как, красивый?

   — Ну, не то чтобы слишком...

   — И вот. А всё равно я твой друг.

   — Ну и как же тогда делается счастье? — спрашивает повар.

   — Вот ты верно сказал. Счастье именно де-ла-ет-ся. Как архитектор проектирует дом, а дизайнер одежды чертит одежду, так и мы создаем счастье — строим как дом или шьем как пальто. Сами себе архитекторы и строители, дизайнеры и портные. Главное, чтобы нам шло, чтобы хорошо сидело и чтобы нас самих радовало. Счастье у каждого свое и у каждого иное, вот так вот. Но люди об этом забывают. Счастье — оно как это окошечко, через которое ты меня угощаешь креветками: маленькое, но нам обоим его хватает, а иного и не нужно, иначе было бы... опасно. Кстати, твои креветки самые вкусные на свете, Василяускас. Спасибо большое.

   На лице повара появляется улыбка. Он встает и хочет броситься к окну, чтобы обнять звериный нос, но Зверь выпускает из ноздрей такой мощный поток воздуха, так что Василяускаса швыряет обратно на стул.

   — До следующей ночи, Василяускас.

   — Пока, дружище. Кстати, Зверь?

   — Чего?

   — А может счастье в том, чтобы не было несчастья?

   — Счастье и несчастье не знакомы. Они из разных сказок, гляди, не перепутай.

   И Зверь исчезает в теплой ковенской ночи. В окошке вместо носа и глаза теперь сияет месяц, его свет блуждает по кухне, повар сидит на стульчике и ему хорошо, хотя он и сам толком не знает — отчего.

6. etc.